Зарегистрироваться

Политика

Категории Политическая философия | Под редакцией сообщества: Философия

Политика (греч. — politika) – 1) сфера человеческой деятельности, связанная с отношением между народами и государствами, борьбой за власть и распределением власти; 2) совокупность специализированных и наукоемких областей государственного управления (система отраслей политики).

Политика тесно связана с другими сферами деятельности. Выдающийся русский мыслитель Н.Я. Данилевский предложил рассматривать политику в системе основных видов (общих разрядов) культурной деятельности в самом широком смысле этого слова. По его мнению, политическая деятельность «объемлет отношения людей между собою как членов одного народного целого, и отношения этого целого как единицы высшего порядка к другим народам». Она соседствует с другими видами культурной деятельности – религиозной, объемлющей отношения человека к Богу, культурной в узком значении этого слова (теоретической, эстетической, технической) и общественно-экономической, «объемлющей отношения людей между собою не непосредственно как нравственных и политических личностей, а посредственно – применительно к условиям пользования предметами внешнего мира»[1].

Трактовки политики

Можно назвать множество определений политики, большая часть которых конкретизирует ее основные признаки — борьбу за власть и ее распределение или руководство государственными делами. Различаются в основном акценты. Но именно в акцентах скрыто понимание проблемы. Одни авторы акцентируют внимание на особой роли государства, использующего принуждение и силу для сохранения порядка и устойчивости власти (социальной иерархии, отношений господства и подчинения). Другие – на функциях гражданского общества, среди которых так же не последнее место занимает поддержание социальной и властной иерархии. Третьи – на значимости экономических отношений или коммуникационной и организационной стороне осуществления власти.

Поэтому целесообразно определить классификационные признаки, которые позволяют составить схематичное представление о политике. Самая простая из классификационных схем, построенных по принципу дихотомии и широко применяемых в политологии, – противопоставление расширительного толкования политики и не расширительного, то есть узкого, локального ее понимания. Наиболее ярким примером абсолютно последовательного расширительного видения политики может служить учение Гегеля, по мнению которого народы, вступающие «в область политики, обретают точку зрения высшей конкретной всеобщности»[2]. Соответственно, все теории, в которых проводится разделение гражданской и политической жизни, в том числе и концепцию Иоганна Готлиба Фихте, сводившего цели политики и государства к выполнению полицейских функций, Гегель относит к ложным представлениям («нелепым декламациям»), порожденным ошибочным мнением о народе как о неорганическом скоплении людей. Согласно учению Гегеля, народ поднимается до своего высшего предназначения через ступени развития (семья, орда, племя, толпа и т.д.). А народ как государство есть уже не что иное, как «дух в своей субстанциальной разумности и непосредственной действительности, поэтому он есть абсолютная власть на земле»[3].

В отличие от Гегеля, его великий предшественник Иммануил Кант, основоположник немецкой классической философии, понимал политику (так же, как и науку о политике) сравнительно узко, отождествляя ее с государственной властью. Однако, сравнивая политику с искусством, Кант приближался, тем не менее, к максимально широкому истолкованию ее роли, утверждая, что художник в политике, точно так же как художник в искусстве, может управлять миром. Правда, иронизирует Кант, политик достигает этого посредством вымысла, который ловко подставляет на место действительности: «например, «свобода народа, которая (как свобода в английском парламенте) будто бы остается при сохранении сословий, или равенство (как во французском конвенте) состоит из одних лишь формальностей»[4]. Вместе с тем, как считает Кант, все же лучше иметь у себя хотя бы только видимость обладания этим благом, облагораживающим человечество, чем явно чувствовать себя лишенным этого блага. При этом Кант чрезвычайно резко отзывался о стремлении охватить в одной концепции «дух всех наук», которое позднее было доведено до совершенства в гегелевском учении. Авторов таких концепций Кант уподобляет знахарям, которые очень мешают успехам научного и морального образования.

Подавляющее большинство известных теорий, призванных дать объяснение феномену политики, находятся как бы между двумя полюсами – расширительным и узким значениями политики. К расширительной версии тяготеет, например, позиция Макса Вебера, которого иногда называют «Марксом буржуазии», поскольку именно буржуазии тот видел созидательный потенциал социального развития. Вебер заложил основы современной политологии и считал, что политика – это «сфера, которая охватывает все виды деятельности по самостоятельному руководству обществом и государством». Однако речь идет здесь о государстве, которое не имеет, в отличие от гегелевского понимания, статуса высшей субстанции. Чрезвычайно широкое толкование политической сферы характерно для Карла Маркса и марксизма в целом, поскольку во главу угла здесь ставятся классовая борьба и политические антагонизмы, которые и являются движущей силой истории. Это обстоятельство, по мнению немецкого политолога Юргена Хабермаса, и задает чрезвычайно расширительный подход к понятию «политическое» у Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Однако при более внимательном анализе не трудно заметить, что в марксизме расширенное понимание соседствует с предельно зауженным видением проблемы, поскольку политическая сфера оценивается как исторически преходящая. Дело в том, что политика интерпретируется марксистами как нечто вторичное – как надстройка над экономическим базисом, а институт государства вообще, по их мнению, обречен на отмирание в результате построения бесклассового общества. Сам Хабермас, полагающий, что потенциал марксизма далеко не исчерпан, склонен сужать понятие «политическое», поскольку современное демократическое правовое государство, как он считает вслед за Вебером, становится проектом, а одновременно результатом и ускоряющим катализатором рационализации жизненного мира, выходящей далеко за пределы политической сферы. Единственное содержание этого проекта — не борьба за обладание властью ради власти, а постепенное совершенствование «способов разумного коллективного формирования воли, которое не могло бы нанести никакого ущерба конкретным целям участников процесса»[5]. Хотя эту точку зрения многие считают утопичной, в ней присутствует человечность – качество, редко встречающееся в политических проектах современности, но придающее политике общечеловеческую значимость.

К расширительной трактовке политики и ее главенствующей роли по отношению к экономике пришел в результате ряда специальных исследований и один из создателей теории индустриального общества французский социолог и политолог Раймон Арон, который определяет политику как главную отличительную характеристику человеческого вида и условие любого взаимодействия между людьми. По его мнению, политика, рассмотренная в ограничительном смысле как особая область общественной жизни, где избираются и действуют правители, не определяет всех взаимосвязей людей в сообществе. В пользу расширительной версии Арон приводит два основных аргумента. Во-первых, в наше время выбор возможных путей развития индустриального общества определяет именно политика, поскольку само совместное существование людей в обществе меняется в зависимости от политических факторов. Во-вторых, в главенство политики следует вкладывать человеческий смысл, так как применительно к человеку политика, которая затрагивает самую суть его существования, важнее экономики по определению, а форма и структура власти оказывают несравненно большее влияние на образ жизни, чем какой бы то ни было иной аспект общества. Даже если и не соглашаться со взглядами греческих мыслителей, утверждавших, что жизнь людей – это жизнь политическая, то все равно механизмы осуществления власти, способы назначения руководителей больше, чем что-либо другое, влияют на отношения между людьми. Вместе с тем Арон подчеркивает, что само главенство политики оказывается относительным, поскольку речь не идет о каузальном верховенстве, то есть о том, что именно политической сфере скрыты причины общественного и экономического развития[6].

В определенном смысле к этой же группе теорий следовало бы отнести и концепцию, интерпретирующую политическую жизнь как особый тип этического сознания, являющегося универсальным измерением любых сфер общественной жизни, поскольку в этой сфере разрешается извечный конфликт мира сущего и мира должного. Автором указанной концепции называют чрезвычайно популярного французского философа Мишеля Фуко, хотя он и заявляет, что не желает идентифицировать себя ни с этой, ни с какой-то другой конкретной теорией. Ему доставляет удовольствие разнообразие образов, которыми он свободно оперирует в своих книгах и с помощью которых читатели и критики классифицируют его самого.

Наиболее распространены в политологии попытки локализовать сферу политической жизни, установить ее жесткие границы и свести политику либо к какому-то отдельному социальному феномену, либо к характеристике конкретных социальных феноменов. Крайние проявления этой тенденции связывают, как правило, с так называемой либеральной парадигмой. Под парадигмой в данном случае понимается некий образец правильного понимания и достойного политического поведения, а также критерий истинности и научности суждений, принятые последователями какой-то политической доктрины или партии, связавшей свою деятельность с определенной доктриной. Согласно либеральным воззрениям, политика представляет собой, по словам Хабермаса, «борьбу за те позиции, обладание которыми позволяет распоряжаться административной властью»[7] и не более того. Причем либеральному сознанию свойственно сводить функции государства до минимума, поскольку любое усиление функций государства оборачивается посягательством на идею прогресса, частную собственность, неприкосновенность личности и гарантии личной свободы от любого внешнего посягательства, даже от диктата религиозной морали и совести. Как говорил Дени Дидро, «понятие о боге – верю я в него или нет – должно быть изгнано из кодекса». Под минимизацией государственных функций понимается, например, их сведение к предоставлению соответствующих услуг и политическому менеджменту. Граждане как бы «нанимают» государство и диктуют ему правила поведения. Если этот тезис входит в противоречие с историей, то это означает, что подлинная история еще впереди.

Почти все современные идеологи либерализма сходятся на предельно «зауженном» толковании функций государства. А дискутируют они, по точному замечанию одного из таких идеологов Чарльза Тейлора, лишь о том, обязано ли государство, задачи которого сведены к минимуму, быть при этом «нейтрально по отношению к различным концепциям добродетельной жизни отдельных индивидов» или демократическому обществу все же «необходимо некоторое общепризнанное определение добродетельной жизни»[8]. Соответственно, в первом случае предмет политологии сводится к научному сопровождению политики, теории политического менеджмента и т.п., а во втором политология оставляет за собой еще и некоторые функции знания о проявлениях человеческих добродетелей, что не мешает социальному прогрессу. Сам Тейлор придерживается именно этой точки зрения.

Как остроумно подметил русский религиозный мыслитель Константин Леонтьев, либералы, несомненно, являются сторонниками прогресса, но прогресса, либерального только снизу вверх... Декларации о сужении сферы политического в ряде либеральных учений мирно сосуществуют с явным стремлением к получению «контрольного пакета» в делах государственной политики как внутри стран с либеральным правлением, так и на международной арене. А призывы к толерантности по отношению к либеральным идеям соседствуют с нетерпимостью по отношению к любым другим направлениям политической мысли и, чаще всего, по отношению к религии и богословию (теологии). Тот же Дидро в своей известной записке «О терпимости» утверждает, что «покровитель свободы мысли, или враг нетерпимости, должен держать теологию в загоне, а духовенство – в унижении и невежестве. Если страна желает избежать великих бедствий, она должна свести всю теологию к двум страничкам». Под этими словами мог бы подписаться и Ленин. Как видим, «терпимость» отцов либеральной мысли мало отличалась в этом вопросе от «толерантности» большевиков.

В данном случае можно согласиться с мнением немецкого юриста и политолога Карла Шмитта (позиция самого Шмитта как теоретика «тотального государства» вызывает оправданную критику), что либерализм, рассмотренный не как отвлеченная теория, а как историческая реальность, не смог избежать доминирования политического начала, как и любое другое значительное историческое движение. Даже осуществляемые либералами, находящимися у власти, деполитизация в сфере образования или хозяйства имеет в действительности, по его словам, сугубо политический смысл: «Либералы всех стран вели политику, как и другие люди, и вступали в коалиции также и с нелиберальными элементами и идеями, оказываясь национал-либералами, социал-либералами, свободно-консервативными, либеральными католиками и т.д. В особенности же они связывали себя с совершенно нелиберальными, по существу своему политическими и даже ведущими к тотальному государству силами»[9]. Разрыв между словом и делом характерен не только для либерального направления политической мысли, но и для политики в целом. Отличие заключается лишь в том, что откровенно нелиберальные или антилиберальные силы, как правило, и не пытаются скрыть степень своей заполитизированности.

Отдельные авторы сводят суть политики и, соответственно, политической власти сугубо к технологической стороне проблемы, например, к коммуникации, что, по их мнению, позволяет измерить пределы власти. Сама эта идея, получившая широкое распространение в конце прошлого века и ставшая своеобразным отголоском теории информационного общества, восходит к античности. Напомним, что еще Аристотель утверждал, что всякое государство представляет собой своего рода общение. Один из основателей коммуникационного направления в современной политологии и социологии Никлас Луман определяет политическую власть как коммуникативное средство, инструмент общения, дополняющее другие средства. Он считает даже возможным ситуацию, когда наука, если ей удастся точно измерить пределы власти, изменит социальную действительность и разрушит многие политические институты[10].

Говоря о многообразии подходов к определению политики и ее образов, надо хотя бы кратко упомянуть и о том, что многие политики и политологи, в том числе и самые выдающиеся ученые прошлого и современности (в том числе, разумеется, Кант и Гегель), были и являются верующими людьми. Они выстраивают свои научные представления о политике и власти сообразно собственным религиозным убеждениям. Как говорил Френсис Бэкон, только поверхностность в философии склоняет человеческий ум к атеизму, а глубина – к религии. В большинстве стран мира верность своему вероучению или, во всяком случае, уважительное отношение к религиозным чувствам сограждан-братьев по вере и иноверцев – неизменная норма поведения как в частной жизни, так и в сфере профессиональной, особенно в публичной деятельности (публичная политика и научно-преподавательская работа не являются исключением).

Отрасли политики

В современном мире почти каждая сфера деятельности имеет свою «политическую половинку» – соответствующую область или специализированную отрасль политики. Успешное развитие бизнеса в той ли иной стране, к примеру, нельзя представить без согласованной корпоративной, национальной и международной экономической политики, направленной на поддержку отечественного товаропроизводителя и определяющей приемлемые для всех сторон «правила игры», степень ответственности бизнеса перед государством и обществом. Государственная социальная политика и ее «подотрасль» – политика в области здравоохранения – почти полностью регламентируют возможность получения социальных гарантий и положение медицины в обществе, предопределяет состояние и доступность системы здравоохранения. Культурная политика уже давно стала инструментом сохранения или, напротив, разрушения национальных культур и укладов жизни. То, что спорт и политика неразрывно связаны, знает каждый спортсмен и болельщик. Да и кто станет отрицать, что институт семьи требует поддержки со стороны государства в рамках семейной политики, а показатели в сфере демографической политики должны рассматриваться как критерии эффективности самого государства и более того – как показатель жизнеспособности цивилизаций?

Именно в отраслевых своих проявлениях политика поддается достаточно четкому измерению, контролю и изучению. К сожалению, эта сторона политической жизни изучена явно не достаточно, хотя именно здесь формируется новое качество политологии, ее способность широко применять точные методы исследования. И действительно, если об эффективности общей политики говорить крайне трудно (что поставить во главу угла – борьбу с терроризмом, отношения с другими странами, снижение или повышение налогов или, к примеру, отдельные социальные показатели?), то результаты отраслевой политики поддаются корректному измерению. Эффективность экономической политики отражена в числах и валовых показателях, которые при наличии грамотной методологии могут дать объективную картину. Существуют и постоянно совершенствуются методики измерения результатов социальной и экологической политики с использованием сводных показателей качества жизни и расчетов целесообразности инвестиций в человеческий капитал.

В сфере отраслевой политики формируется сегодня и новый рынок трудовой занятости для политологов новой формации. Они не только профессионально подготовлены в области фундаментальной и прикладной политологии, но и владеют профессиональными навыками и знаниями в какой-то из специализированных областей знания и практики – будь то экономика или экология, информационные или образовательные технологии, социальная работа или миграционная политика. Вероятно, со временем возникнет (и уже возникает) целая сеть более или менее автономных научных дисциплин в рамках политологии, которые выделяются по отраслевому признаку. Среди них уже сегодня можно назвать возвращающую свое влияние на умы политической экономику, среди функций которой – теоретическое обоснование экономической политики, а также политическую экологию (теория и методология экологической политики), политическую культурологию (принципы и механизмы культурной политики). Этот список можно существенно расширить, если изучить тенденции в области науковедения. Отраслевая политология – это далеко не то же, что прикладная политология, поскольку вмещает в себя и отвлеченную теорию, и сравнительный анализ, и навыки узко-прикладных исследований по научно-информационному обеспечению политической деятельности или даже научному сопровождению отдельных отраслевых программ и проектов. Вместе с тем нетрудно заметить, что в отраслевой политологии, как правило, отсутствует или, во всяком случае, не приветствуется жесткое разграничение фундаментальной и прикладной науки. И напротив, здесь доминируют междисциплинарные исследования, совмещающие, с одной стороны, интерес к чистой теории и, соответственно, к фундаментальным проблемам и методологии, а, с другой стороны, отработку навыков получения практического результата с акцентом на методику и широкое использование универсальных технологий.

Казалось бы, что может быть лучше для понимания природы политической власти и сущности государства, чем анализ и описание политической деятельности именно по ее отраслям, специальностям, тематическим разделам? Однако здесь же мы наблюдаем и оборотную сторону явления: повсюду, где государство усиливает свое влияние и расширяет свои полномочия, где осуществляется политизация общественной жизни, происходит сужение подлинных возможностей и утрата важнейших свойств политики. Среди этих возможностей – участие людей и народов в определении собственного будущего, самоорганизация и самоуправление как неотъемлемые функции народовластия, демократические формы принятия решений и выработки долгосрочных стратегий. Вместе с этими качествами уходит и открытость политики, ее подлинность и доступность, искажается ее сущность. В результате ты все чаще видишь кукол и все реже – кукловодов, все чаще – внешний антураж явлений, все реже – подлинные масштабы всплывающих проблем. Возможно, верхушечные образы политики – это более приятное зрелище, чем «подводная часть» айсберга, но такое знание чревато неоправданными исками. В результате абсолютизации отраслевого подхода из сферы нашего познания могут исчезнуть главные сущностные характеристики политики – природа политической власти, механизмы ее распределения и логика борьбы за обладание властью. По этой причине отраслевая профориентация политологов не исключает, а предполагает усиленное изучение теоретической политологии и философии политики, истории становления политологических школ и направлений.

Политика каждому, кто желает познать ее сущностные характеристики и механизмы, открывается разными своими сторонами, что создает массу иллюзий и взаимоисключающих суждений. Для большинства политиков политика становится всем – и смыслом жизни, и притягательной силой, и роковой страстью, способной изменить личность человека до неузнаваемости. Для большинства простых граждан она остается чем-то внешним, а иногда и враждебным, источником суетного интереса или постоянного раздражения и нежелательного риска, с которым приходится считаться. Многими людьми, искушенными жизнью и склонными к скепсису, любое политическое действо или событие воспринимается всего лишь как инструмент, используемый для достижения личных или групповых интересов, как прибыльный бизнес и объект инвестиций во власть. И действительно, власть часто превращается в своеобразную политическую ренту, источник постоянного дохода для отдельных семей и целых социальных групп. Для большинства ученых политика была и остается предметом беспристрастного познания и холодной аналитики. Немало среди нас и тех, для кого политика – ничто, то есть неинтересное и скучнейшее занятие для неинтересных и скучнейших личностей.

Из сказанного можно сделать два вывода.

Во-первых, содержание наших знаний о политике и способность проникнуть в ее сущность зависят от познающего субъекта не в меньшей мере, чем и от самого объекта познания.

Во-вторых, в определенном смысле субъектами политического знания (то есть носителями знания о политике) являются не только сами политики, политологи и активные граждане, но и все те, кто пытается осмыслить окружающий политический мир доступными им средствами, кто выражает свое отношение к политическим событиям, так или иначе реагируя на происходящее.

Даже люди или группы, демонстративно отказывающиеся участвовать в политических делах и презирающие «политические игры», становятся значимой политической силой, которая с успехом используется или действующей властью, или оппозицией – в зависимости от конъюнктуры. Так, на выборах всегда берутся в расчет избиратели, голосующие либо против всех, либо «ногами», то есть не явившиеся к урнам. «Выбор» последних называют абсентеизмом (уклонением избирателей от участия в голосовании на выборах). Именно такие избиратели зачастую против собственной воли, но именно своим неучастием и пассивностью предопределяют приход к власти самых опасных режимов, продвигая в высшие эшелоны откровенно непопулярных политиканов.

Ссылки

  1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб.: Глаголъ, 2002. С. 400.  ↑ 1
  2. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. С. 344.  ↑ 1
  3. Там же. С 365.  ↑ 1
  4. Кант И. Антрополония с прагматической точки зрения. СПб.: Наука, 1999. С 222-223.  ↑ 1
  5. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М.: Наука, 1992. С. 52.  ↑ 1
  6. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.  ↑ 1
  7. Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. - СПб.: Наука, 2001.С. 4.  ↑ 1
  8. Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. М.: Прогресс-Традиция, 1998. С. 225.  ↑ 1
  9. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 67.  ↑ 1
  10. Луман. Н. Власть. М., Праксис, 2001. С. 21, 50.  ↑ 1

Эта статья еще не написана, но вы можете сделать это.